— Пошли, — сказал я, наклоняясь, чтобы пролезть в уже знакомую дыру.
— Но… но не можете же вы просто оставить ее здесь? — Дженни была шокирована.
Я глубоко вздохнул. Вина была не ее. Она делала то, что считала правильным. Может быть, мне следовало раньше рассказать ей обо всем — приказы там или не приказы, все равно.
Я сказал:
— По причинам, которые должны остаться без объяснения, я в настоящий момент гораздо больше интересуюсь нашим другом Мьюром. Надеюсь, он умеет водить «фольксваген». Если нет, мне придется показать ему, как это делается.
Что вы думаете? Он и в самом деле не умел. Когда мы вышли из туннеля, автомобиль стоял на прежнем месте, и Мьюр сидел в нем, соображая, как включается задний ход. Заметив нас, он включил первую скорость, пустил машину вперед, затем выключил мотор, и пока «фольксваген» под действием тяжести катился вниз, он ожесточенно крутил рулевое колесо. Еще один бросок вверх с последующим сползанием вниз, и ему удалось развернуть машину и выехать на лесную дорогу. Я поднял «люггер», тщательно прицелился в небо над лесом и дважды (для эффекта) выстрелил, чтобы показать Мьюру, как я взбешен потерей машины.
Поставив пистолет на предохранитель и спрятав его в карман, я оглянулся и увидел, что Дженни изучает меня с задумчивым и недоумевающим выражением.
— Вы… вы хотели, чтобы он удрал? — спросила она недоверчивым тоном.
Я внимательно посмотрел на нее. Вид был что надо!
— Повернитесь, — скомандовал я, — Она удивилась, но послушалась. Я прошел через процедуру с молнией и застежками в третий или четвертый раз (третий, если быть точным), Дженни сбросила с себя вьющиеся на ветру остатки блузки, затем нагнулась, чтобы оборвать лохмотья нижнего белья, свисающие из-под платья, после чего я снова помог ей застегнуться. Джемпер тоже не был чистым и не очень-то прикрывал грудь, но, по крайней мере, сохранился в более или менее неповрежденном состоянии.
Выпрямившись, она продолжила, как будто никакой паузы и не было:
— Вы хотели… вы нарочно позволили ему захватить вас врасплох, да? Я еще тогда удивилась, когда, проснувшись, увидела, как вы расселись на бревне, притворяясь, будто не слышите его приближения. Кто вы, Дэйв? Чего вы добиваетесь?
Я сказал:
— У вас будет почти респектабельный вид, если стащите с ног эту нейлоновую паутину.
Она не обратила внимания на мои слова.
— Если бы вы не застрелили в Монреале того человека из секретной службы Штатов, я бы по-прежнему считала, что вы один из них. — Она остановилась, и ее лицо, покрытое веснушками и грязью, внезапно побледнело. — Так и есть, да? Вы действительно один из них. Я все время была права, просто не понимала, чего вы хотите. Я думала, все вокруг и вы тоже устраивают Гансу хитроумные ловушки. Но Бог мой! Вы зашли так далеко, чтобы все это выглядело… Вы хотели, чтобы эти документы ушли из страны. Это и было вашей целью. Переправить их, чтобы никто не догадался, что… так и надо. Боже мой!
Мне запретили в чем-либо признаваться, но она была так расстроена, а бумаги наконец-то двигались в надлежащем направлении, что я не удержался и спросил:
— В чем дело?
Секунду или две она смотрела на меня, потом сказала:
— В том пакете ничего нет.
Я уставился на нее, вспомнив предостережение, которое позже она более или менее взяла назад. Мне хотелось схватить ее и как следует потрясти, но я велел своим рукам оставаться на месте. Я услышал, как говорю:
— Что такое, ирландочка?
— Там ничего нет, говорю вам! Ничего такого, что имело бы ценность для кого бы то ни было.
— Но я видел…
— Вы видели верхний лист со штампами, и все. Если бы вы заглянули под него, то нашли бы только нудные письма моего мужа. Я дважды предупреждала вас, Дэйв. Там, в Монреале, я говорила вам, что я совершенно заурядная личность. Не ловка, не злонамерена и не гожусь для измены своей стране. Но вы все настаивали на том, что я коварна и хитра. Единственно, кому я изменила (если уж обязательно надо употреблять это слово), так только Говарду. И даже этого я бы не сделала, если бы он просто… Впрочем, не важно.
— Но вы все-таки взяли его портфель.
— Конечно, взяла. Он так махал им перед моим носом. Как же я могла не взять? — Она вздохнула. — Все они так вели себя… Можно подумать, что измена передается в постели, как сифилис. Неужели я потеряла всякое соображение только потому… только потому, что вступила в связь с человеком, который оказался шпионом? Когда я поняла, кто такой Ганс и что ему нужно, я позвонила в ФБР, анонимно, конечно. Я не хотела, чтобы по всему Проекту поползли сплетни, просто хотела от него избавиться. Он, между прочим, тоже свихнулся: я хочу сказать, что он, как и другие, полагал, будто я готова стащить для него секретные документы, раз не прочь с ним переспать. Как будто одно имеет отношение к другому!
Возник действительно новый аспект ситуации. Я спросил:
— Так это вы звонили насчет Рейтера? Мне что-то такое рассказывали.
— А что я могла еще сделать? Порвать на себе одежду, посыпать голову пеплом и идти в службу безопасности признаваться? В этом, как мне казалось, необходимости не было.
Дженни села, чтобы стащить с ног чулки. На меня она не смотрела.
— Но Бог мой, как они следили за мной, когда Ганс исчез! А потом он позвонил. Это было так нелепо, что я даже не могла разозлиться: я должна была украсть секретные документы и мчаться с ними, к нему, Гансу, в Канаду. Этот человек просто страдал манией величия.
— Но фактически именно это вы и сделали, — заметил я.
Дженни поморщилась.
— Черт бы их взял, они меня вынудили! Я чуть не взбесилась от злости. Попросить меня они не могли, понимаете? Нет, чтобы прийти и сказать: «Миссис Дриллинг, помогите нам, пожалуйста, поймать в ловушку этого человека», — я думала, им это нужно. Но нет! Я дышала отравленной атмосферой и, значит, была заклеймена. Доверять мне?! Поэтому они решили быть очень умными, и Говард, мой собственный муж, напросился им в помощь! Можете вы понять, что я тогда почувствовала? Он стоял передо мной со своим дурацким портфелем, разглагольствуя о том, как важны бумаги, находящиеся в нем, фактически всовывая портфель мне в руки. И до меня вдруг дошло: он же ждет, что я утащу портфель! Все они рассчитывали на это!
Она наконец посмотрела мне в лицо.
— Вот я и стащила его, Дэйв. Стащила, унесла в гараж, вынула все листы, отмеченные грифом секретности, и засунула их в большой бак с удобрениями — все, кроме заглавного листа. На него было страшно смотреть: он прямо-таки был весь разрисован грозными штампами. Я знала, что в этот бак Говард никогда не заглянет — он не выносит запаха. Там, главным образом, сухой овечий навоз.
— А потом вы сделали пакет, набили его какой-то корреспонденцией, положили сверху титульный лист и адресовали все это сюда, как и велел вам Ганс по телефону, так?
— Конечно. Я решила: если им нравится играть в сыщики-разбойники, я тоже стану играть. Повожу всю компанию за их длинные, любознательные носы, а затем в подходящий момент посмеюсь над ними и расскажу, где находятся их драгоценные фальшивые документы. Они ведь фальшивые, да? Я хочу сказать, что меня никогда и близко не подпустили бы к настоящим. После этого мы с Пенни уедем и поселимся в таком месте, где никто и никогда не слышал даже слова «секретно». Только… только, когда я приехал к Гансу в Канаду, оказалось, что это совсем не игра, а я влипла. Мне только и оставалось, что тянуть время и надеяться — вдруг что-нибудь произойдет прежде, чем мой маленький фокус выплывет наружу.
Дженни судорожно вздохнула.
— Мне очень жаль, Дэйв. Наверное, с моей стороны это был детский и безответственный поступок, но я так взбесилась, что должна была хоть что-то сделать. Подумать только — заманить меня с помощью моего мужа! Черт бы их взял! Надеюсь, я вас не очень подвела?
Я подумал о трех мужчинах и одной девушке, погибших в ходе этой операции. И еще об одной, не совсем погибшей, по крайней мере, так я думал. Затем я представил себе континент шириной в три тысячи миль и реактивные самолеты, летящие над ним со скоростью сотен и тысяч миль в час. Вспомнил телефон, радио и другие чудеса современной техники. Пусть даже мы доставим сюда надлежащие бумаги — ракетой, например. Но как их вручить в надлежащие руки? Затевать новую сдачу было поздно, приходилось играть имеющимися картами, точнее, просто смотреть, как они лягут сами.
Я сказал:
— Что ж, как говорят у нас в горах: посмотрим, куда поплывут щепки. А сейчас почему бы нам не поискать ручей, чтобы вы могли умыться, пока я наношу визит нашей больной знакомой?
Дженни вздрогнула.
— О, я почти забыла. — Она с отвращением посмотрела на темную дыру в холле, — Разве мы можем для нее что-либо сделать? Не лучше ли побыстрее позвать на помощь?
